— Провел в одиночку сложнейшую операцию, — закончил за меня милорд Райхон. — Выложился вчистую, устал и обессилел. Эмоциональное состояние при подобном истощении довольно нестабильно. Доктор Грин работает в лечебнице не первый год, и весь персонал в курсе, что какое-то время после подобных операций его лучше не беспокоить. Леди Пенелопа не предупредила вас только потому, что ей и в голову не пришло, что вы окажетесь такой… сострадательной.

— Он на меня наорал, — повторила я.

— И сожалеет об этом.

— Он вам сказал?

— Нет, но… Я бы сожалел.

— Вы в жизни, наверное, ни на кого голос не повысили.

— Почему же? — Оливер улыбнулся, и по его лицу вновь прошла мелкая волна. — Бывало. И сейчас иногда хочется. Но я не могу себе этого позволить.

— Репутация? — если бы разговор происходил в его кабинете, а не в серой пустыне, я никогда не решилась бы задавать такие вопросы, еще и таким тоном, но тут это казалось вполне допустимым.

— Нет, не репутация. Дар. Если на вас накричит целитель, это испортит вам настроение, но не жизнь. Если специалист по проклятиям в сердцах пошлет вас к демонам… даже не знаю, где вы можете оказаться.

— Сюда-то меня отправили не вы, а именно добренький целитель!

— Сюда вы отправили себя сами, Элизабет.

— Нет, я… Грин накричал на меня, мне стало плохо…

— После того, как он накричал на вас, или еще до этого?

— До, — созналась я.

— Но вы не связали свое состояние с присутствием доктора?

— Связала.

Хорошо, что лицо Оливера Райхона снова смазалось набежавшей рябью: представляю, как он посмотрел на меня после этого признания.

Но и голос неплохо передавал эмоции:

— Почему вы не ушли от него? Есть же инстинкт самосохранения, в конце концов!

Есть. У нормальных людей.

На счастье, ректор решил, что я и так наказана за свою глупость, и не стал продолжать эту тему.

— Нужно выбираться, мисс Аштон. У вас тут неуютно. Не уверен, что продержусь достаточно долго. Так что возвращайтесь.

— Куда?

— В себя. Вы, между прочим, лежите сейчас на кушетке у леди Пенелопы, а я сижу рядом на жестком стуле и, боюсь, если посижу еще немного, спина и ноги совсем затекут. А мне завтра практику на полигоне проводить.

— По темным материям на полигоне? — не поверила я.

— Почему бы нет? Тема: “Защита от ловушек-проклятий в условиях боевых действий”, как раз для боевиков — шестой курс. Подготовил несколько кратковременных проклятий, вам бы понравилось: у тех, кто не справится с защитой на втором этапе, отрастут хвосты, будут с ними ходить до конца недели. Но давайте я расскажу вам об этом, когда вернемся?

— Давайте, — согласилась я с улыбкой. Как ни крути, а хвосты — это мило. Пусть даже их временные носители так не думают.

— Элизабет, пора, — Оливер требовательно потянул меня за руку.

Странно, пальцы у него были теплыми, кожа сухой и чуть-чуть шероховатой, — я это чувствовала хорошо. А лица все равно рассмотреть не могла.

— Я не знаю, что делать.

— Сконцентрируйтесь. Вспомните что-то хорошее, что осталось в реальном мире и к чему вы хотели бы вернуться.

С этим будут проблемы. Мир Элизабет еще не стал моей реальностью. Я уже поняла, что он не выдумка, но и своим его не ощущала.

— Не получается, — помотала головой, поняв, что не могу себя заставить искренне захотеть вернуться в тело Элси и в ее жизнь.

— Обязательно получится, — уверил Оливер. — Вспомните, как вы сюда пришли и попробуйте возвратиться тем же путем.

— Но я не шла, я… Я понятия не имею, что случилось. Вы говорили, что знаете.

— Догадываюсь, — поправил ректор. — По внешним признакам и по состоянию вашей ауры это похоже на последствия попадания под возвратную волну.

— Откат? — переспросила я, используя более распространенный в обиходе термин. — Но я ведь не делала ничего.

— Не делали. Вы попали под чужую волну, Элизабет. Чувствовали ведь, что вам не нужно находиться рядом с доктором Грином?

И что с того? Я это при каждой встрече с ним чувствую.

— Я перечитывал ваше личное дело, — продолжал Оливер. — Уровень эмпатического восприятия у вас в пределах нормы, если верить проведенным в прошлом году тестам. Но стоит повторить их сейчас. Если я прав, то из-за потери способностей вы лишились естественной защиты, и находиться в зоне применения чар выше пятого, а то и четвертого уровня для вас опасно. К счастью, в процессе обучения редко когда практикуются плетения выше третьего, но если говорить о сегодняшней операции, то там был полный шестой и, мне кажется, седьмой на отдельных этапах. Возвратная волна должна быть мощнейшая, и если вы частично приняли на себя ее негатив, не удивительно, что вам стало так плохо.

— Частично?

— Основной удар в любом случае принимает на себя маг, создавший изначальное заклинание. Другое дело, что переносит он это несколько легче, ведь возвратная энергия имеет ту же природу, что и использованная магия. Неприятно, конечо, но привыкнуть можно.

Вроде бы логично: откат, отсутствие собственной защиты. Только это не объясняет, почему меня с первой встречи угнетает и пугает присутствие доктора Грина.

Или объясняет?

Если в академии никто кроме целителей не использует магии выше третьего-четвертого уровня, то никто, кроме целителя и не вызвал бы у меня таких эмоций. Леди Пенелопу я в деле не видела, а во время обходов и дежурных приемов она пользовалась артефактами, снижающими степень собственного воздействия мага, а, соответственно, и силу отката. А у Грина я ничего подобного не заметила, и, если предположить, что он всегда работает без вспомогательных средств, то можно списать производимое им впечатление на мой повышенный уровень эмпатии и помянутый Оливером инстинктом самосохранения, тревожные сигналы которого я сочла предчувствием грядущих бед.

Но нет, слишком просто.

Не может же Грин постоянно быть под негативом? Не работает же он денно и нощно? Ладно, в первый раз, когда я пришла, он отсыпался после сложной операции. Нахамил, но тот случай я ему почти простила: выкроил минутку отдохнуть, а тут явилась какая-то “малолетняя пьянчужка”, как он тогда меня назвал, — любой разозлился бы. Но во второй раз, когда мы с Оливером пришли, чтобы разъяснить вопрос о моей небеременности, доктор преспокойно уминал бутерброд с маслом и, судя по тому, что был далеко не в худшем настроении, никаких сложных пациентов у него перед этим не было. И когда Анабель уезжала.

Я, конечно, не знала всего, не отслеживала график дежурств Грина и не просматривала истории его пациентов, но… Не может человек постоянно жить с этим!

Или же он еще больший псих, чем можно подумать.

— Элизабет, — Оливер с силой встряхнул меня за плечи. — Не спите! Здесь нельзя спать.

— А? — задумавшись, я не заметила, как прикорнула у него на плече. — Почему нельзя?

— Если уснете, можете не проснуться. Ни здесь, ни… нигде…

Хорошенькая перспектива.

— Просыпайтесь, мисс Аштон, просыпайтесь. И возвращайтесь.

— Как? Я не знаю. Вы так и не объяснили, каким образом я сюда попала.

— Предполагаю, вы тут спрятались. От неприятных ощущений, от напугавшего вас доктора Грина.

— Я и сейчас его боюсь, — пробормотала я.

— Не стоит, — Оливер предпринял попытку поставить меня на ноги, но ему это не удалось, и он снова присел рядом. — Возможно, именно страх мешает вам вернуться. Я понимаю, что у вас сложилось не лучшее впечатление о мистере Грине, но попытайтесь его пересмотреть.

— Это не так просто.

— Попробуйте, — ободряюще улыбнулся милорд ректор. — Часто мы составляем мнение о людях, не зная их. Вот, например, я еще недавно на вопрос о некой Элизабет Аштон ответил бы, что это — одна из самых проблемных моих студенток, вздорная и легкомысленная девица, склонная к жестоким розыгрышам. Сейчас же я понимаю, что ваше поведение, не всегда примерное, обусловлено юным возрастом и свойственным ему любопытством, а сегодняшнее происшествие с доктором характеризует вас как добрую и чуткую девушку. Вы посочувствовали человеку, которого, по вашим же словам, боитесь. То есть смогли преодолеть страх…